75 лет РГГМУ. История Университета.

Где-то есть город
Чудный, как сон.
Пылью липучей
По грудь занесен.
В медленной речке
Вода, как стекло,
Где-то есть город,
В котором тепло…

В 2006 году наша группа будет отмечать 50-летие окончания ЛГМИ (РГГМУ). Все эти годы каждые пять лет мы по возможности встречались, вспоминая студенческие годы и особенно первый год учебы и первые практики. Большую часть нашей группы составляли не ленинградцы, поэтому формировалась она во вне учебное время, в основном, на базе общежития на Мойке 104. Подготовка к сессии, встреча традиционных праздников, зимой катанье на коньках на стадионе института физкультуры имени Петра Францевича Лесгафта. Стадион находился рядом с общежитием, попасть туда нам можно было только ночью, перебравшись через забор, что мы и делали вслед за нашим отважным хоккеистом Юрой Суставовым, еще не Юрием Васильевичем, не доктором наук и не проректором ЛГМИ.
Но именно первые общие практики привели к настоящему формированию коллектива в нашей группе и выявлению неформальных лидеров.
И нам вспоминается прежде всего не город, а деревня с непоэтическим названием Даймище. Где бы тут взяться поэзии при таком суффиксе – ищ (см. торфище, побоище и прочее…), а ведь вспоминается, а вернее – помнится, да не просто, а с улыбкой и благодарностью. Помнится, хотя не рекомендуется в припадке ностальгии просто заехать туда на машине. Даймище тебе не покажется, а тобой не узнается. Поэтому, как прежде, приедем не на электричке, а паровичком до Сиверской и пойдем направо мимо военного городка, стоящего в березах, под гудение и рев авиационных моторов. Пересечем в поселке Рождествено Киевское шоссе и невольно остановимся, уж очень место необычное и рельеф совсем нетипичный – крутой холм, огибающая возвышенность река Оредеж в своих нарядных слоистых красных песчаных берегах, лесные чащи, живописно подчеркивающие извилины реки, храм у дороги, а на холме будто читанное у Тургенева светлое здание с колоннами, наверное, усадебное. Но видно, заброшенное… И нелюбопытно – чье? Когда? Слишком еще мы молодые, все – в будущем.
Это потом, спустя десятилетия, узнаем – родовое гнездо Набоковых и именно здесь впитал (до чего же банально звучит – впитал) будущий большой писатель образ Родины. Но нам то чуть дальше. А места вокруг славой не обделены: по тракту на Псков часто проезжал Пушкин и именно тут останавливался на почтовой станции у Вырина (сегодня тоже можно здесь погостить…). Мы же на пути к тому месту, где стояла усадьба Кондратия Рылеева.
Вот и Даймище, обретающее приступ молодости в июне, когда не менее одной-двух сотен студентов прибывают сюда на практику по геодезии, гидрологии и метеорологии и наглядеться на позднюю весну. А наглядеться есть на что! Может быть, для нас специально, а может – год такой выдался, но цвели одновременно и сирени и рябины, а в лесу и черемуха, и травы были уже в цвету. И шмели гудели по-летнему, особенно усыпляюще в послеобеденные часы в Рылеевском папрке, где как раз располагались теодолитные полигоны. Наверное, именно в Даймище и его окрестностях, на опушках рощ и в перелесках цвели самые желтые купавы, самые блестящие лютики и самые голубые незабудки. А уж сильнее и пьянее аромата ночных красавиц, что цвели той весной, вообще не бывает. Нам лично не встречалось.
Ну, что мы все о рельефе, да растительности. Пора и к геодезии.
Съемки, съемки – теодолитная, нивелирный ход, глазомерная, кипрегельная, инструменты, рейки, поверки, камералка – и на зачет всей бригадой к Дмитрию Михайловичу Кудрицкому. И на все про все три недели. А невязки при измерениях не всегда укладываются в допустимые пределы. А опыта приведения реальных измерений к желаемым результатам явно недостает, что осложняет жизнь. И погода не всегда благоприятствует. Конечно, вполне естественные дожди отягчали геодезические упражнения и замедляли их ход, что беспокоило преподавателей все-таки больше, чем студентов. В связи с этим нельзя не вспомнить многочисленные свидетельства студентов: согласно легенде, декан метеорологического факультета Александр Григорьевич Бройдо ежедневно выходил встречать стадо коров, возвращавшихся вечером с пастбища в деревню (тогда в деревне еще водились коровы), ибо красная корова как лидер стада предвещала «ведро», то есть ясную, сухую погоду, а черно-белая – облака с возможным дождиком. Так сказать – подкрепление научных методов краткосрочных прогнозов местными приметами.
Бригадиром одной из геодезических бригад нашей группы был Алексей Всеволодович Некрасов, естественно, ни доктором наук, ни профессором он тогда еще не был, но его добросовестность, дотошность и склонность к аналитическим упражнениям уже и тогда проявились, просто мы, его подначальные, не подозревали, что эти черты так стремительно разовьются.
Не помним точно, какая невязка получилась у нас при выполнении теодолитной съемки именно в Рылеевском парке, но не такая, какая была нужна для зачета. Помешать могло многое: и шмели гудели, и трава была высокая, и солнце излишне припекало, а возможно, утром за завтраком перебрали лишнюю порцию потрясающе вкусных оладий с повидлом в нашей столовой. Это был 1952 год со всеми его особенностями. В студенческой столовой в институте выявили такую закономерность: перед стипендией студенты потребляли хлеба в два раза больше, чем после стипендии (тогда на столах хлеб и горчица стояли постоянно и бесплатно).
Под давлением большинства бригадир согласился: невязку разбросать. И разбрасывали. В удобной и комфортной яме на опушке, спрятавшись от свежего ветра два дня «камералили» и не преуспели. Вот тогда-то Леша Некрасов железным голосом сказал: \"Перемеряем!\". От внутреннего несогласия с его авторитарным решением шли перемерять в глубоком молчании и по разным сторонам дороги. От злости перемерили так, что невязка оказалась мизерной, а расчет полигона был выполнен невероятно быстро.
Но с бригадиром счеты свели. Будучи демократом генетически, Леша Некрасов обратился с просьбой к бригаде отпустить его в Ленинград только на несколько часов, чтобы взять брюки взамен тех, что пришли в почти полную негодность на геодезическом производстве. И получил отказ в самой категорической форме. А аргументация, что в таком виде неприлично идти на зачет, была отвергнута холодно и категорически: «Кудрицкому придется это пережить!»
Коллективная мемориалистика группы О-125 хранит историю этой части одежды будущего профессора Некрасова периода Даймища особо: в каком бы вне учебном мероприятии ни участвовал Леша Некрасов, ущерб претерпевали именно брюки, даже при падении в какой-то заброшенный колодец (или шурф) по утверждению героя вниз головой, он повредил не голову, а брюки. Поэтому тривиальные повреждения брюк при падении с дерева даже не упоминаются.
Известно, что в юности художник Исаак Левитан, находясь в тисках бедности на грани нищеты и имея один клетчатый пиджачок, подрисовывал клетки на вытертых местах карандашом. Леша был лишен возможности воспользоваться таким методом: в результате вышеупомянутых происшествий просто не осталось ткани, где можно было бы что-либо восстановить.
Но уж поздние вечера и ночи оставались в полном нашем распоряжении. В дополнение к вышеперечисленным красотам (цветущие сирень и черемуха, ароматы цветов и т.д.) добавлялись яркая луна, звездное небо, переливы песен соловьев и многочисленные светлячки, загорающиеся под ногами в Рылеевском парке или в лесу. Группа преображалась. Вместо Алексея, Валерия, Бориса, Виктора, Юрия, Валентина, Юли, Ирмы, Гали, Лили появлялись Шейх с его арабской конницей и гаремом, его верный соратник Бернаба, Мадам, Васьки, Гарри Трумен, Фиксатик, Ермак, Хивря, Узюм - каждый имел свое новое имя. И начиналась совсем другая жизнь.
Главным автором наших новых имен был Гелий Гетманский, непревзойденный мастер на шутки и розыгрыши. Он был среди нас одним из немногих, кто уже до института успел «оморячиться», работая матросом, ходил он в бушлате и «клешах». Надо сказать, что отражение обретенного морского и жизненного опыта в речи и манерах нашего нового товарища имело большое значение в глазах будущих океанологов, т.е., безусловно, мореплавателей, какими мы все тогда себя считали. Свободное владение морской и военно-морской терминологией, очевидная компетентность в военно-исторических вопросах, практическое знакомство с разными видами оружия (собранного в военные и послевоенные годы на местах боев в окрестностях Ленинграда) – все это не могло не вызывать уважительного отношения со стороны однокурсников, только что оставивших школьную скамью. В то же время, довольно быстро возникало ощущение, что под этими, прежде всего обращающими на себя внимание чертами находится и другой, более глубокий слой, составляющий истинную сущность этого человека.
Не так легко четко и с достаточной полнотой определить, в чем состояла его особенность, благодаря которой он был, да и до сих пор, уже много лет спустя после своей гибели, остается неформальным лидером и «ядром кристаллизации» всей нашей группы. Гелий, безусловно, был непростым человеком и никто из нас, не может претендовать на то, что понял его до конца. Попробуем просто вспомнить некоторые его качества, которые особенно запечатлелись в нашей памяти.
Пожалуй, первое, что, помимо указанных выше признаков причастности к «моряцкой» среде, бросалось в глаза при первом знакомстве, это легкость ориентации в литературе, служившей для него источником цитат, которыми он поминутно уснащал почти любой разговор, как бы вовлекая в него Остапа Бендера и подпольного миллионера Корейко, Пугачева и Савельича из «Капитанской дочки», бравого солдата Швейка, персонажей Зощенко, О’Генри, Мопассана, Ремарка и многих других. Разговор, в центре которого находился Гелий, всегда сопровождался взрывами смеха. Легкое «подначивание», обыгрывание и микро-розыгрыши следовали один за другим, но никто из нас, ни одна из «жертв» этих розыгрышей не чувствовала ни малейшей обиды, всем было просто очень смешно. Чувство меры и глубинная, не бросающаяся в глаза, но лежащая в основе его сущности деликатность были у Гелия неотделимы от чувства юмора.
Гелий отнюдь не был только юмористом и острословом. Он безусловно гораздо лучше, чем многие из нас, понимал многие сложности тогдашней жизни. Уже много позже он вспоминал, как отец, сочтя его достаточно взрослым и сидя на лавочке Марсова поля, вдали от имеющих уши стен, рассказывал ему о вещах и событиях, которые стали более или менее общеизвестными и доступными для обсуждения только после ХХ съезда КПСС. В дальнейшем не раз приходилось быть свидетелем его бескомпромиссности и твердости в тех случаях, когда разговор заходил на «идеологические» темы (особенно любопытно было слышать его полемику на экспедиционных судах, в частности, на «Батайске», с помполитами, которых он с легкостью ставил в тупик к восторгу команды и экспедиционного состава). В отличие от довольно многих, Гетманский несомненно имел вполне определенные и четкие мировоззренческие установки, хотя никогда не выпячивал их, что называется, «всуе».
Говоря о Гелии Гетманском, нельзя не вспомнить его дом и его родителей, с которыми многие члены нашей группы были знакомы. Отца знали не все, так как к моменту нашего знакомства с Гелием он был уже очень болен и прожил недолго. Мама Гетманского, Нина Петровна хорошо знала всю нашу группу, была в курсе дел каждого и осталась в нашей памяти вместе с Гелием. Благодаря им обоим, их дом (сначала коммуналка на Дворцовой набережной, а потом квартира недалеко от Пискаревки) всегда был открыт для друзей. Удивительная атмосфера, царившая в квартире, с растворенной в ней благожелательностью и заинтересованностью, никогда не изгладятся из памяти. Дом Гелия стал местом, куда можно было прийти со своими проблемами и где ты всегда мог найти поддержку и понимание. Уходя из этого дома, каждый чувствовал себя внутренне обогащенным.
Выпускник ЛГМИ Гелий Гетманский стал прекрасным экспедиционником, подлинным романтиком и настоящим океанологом, посвятив себя морским и полевым натурным исследованиям, которые он так любил. Закончив институт, он в течение многих лет работал в Мурманском управлении Гидрометеослужбы и многократно избороздил Баренцево, Норвежское и Гренландское моря, да не на большом комфортабельном экспедиционном судне, а на СРТ (средний рыболовный траулер) «Айсберг», на котором выполнялись океанологические наблюдения, в полной мере испытывая качку и оледенения штормовых северных широт. В дальнейшем, когда он несколько лет плавал на учебно-научном судне «Батайск», принадлежавшем Мурманскому Высшему инженерному мореходному училищу, к этим морям добавились Северное, Балтийское, Средиземное, Эгейское, Черное, Северная Атлантика. На «Батайске» в тот период проходили производственную практику студенты - океанологи ЛГМИ. После этого Гелий работал в институте Ленгидропроект и продолжал свою экспедиционную деятельность в Таджикистане, а позже на Финском заливе, выполняя ледовую авиаразведку в районе, где планировалось, а потом осуществлялось, строительство защитных сооружений Ленинграда от наводнений. Одна из таких разведок, которая проводилась с борта вертолета, стала последней в его жизни. Катастрофа вертолета произошла примерно в 15 часов 16 апреля 1979 года: буквально через несколько минут после взлета с аэродрома у вертолета отвалился винт. Сейчас, когда мы, его однокашники и друзья, кто раньше, кто чуть позже, уже перешагнули 70-летний рубеж, он остается для нас все тем же 47-летним, незабываемым и верным товарищем. Обычно, когда Гелий после рейса возвращался в Питер, у него дома собирались все выпускники нашей группы, которые были в городе, а Нина Петровна пекла удивительно вкусные пирожки с капустой. Он был тем магнитом, который притягивал к себе всех остальных. После его гибели прошло уже 26 лет, но до сих пор члены нашей группы О-…25 продолжают практически ежегодно собираться вместе 16 апреля в память о нем. На наши встречи иногда приходят океанологи, которые работали вместе с Гелием в Мурманске и на «Батайске». Эти наши встречи - дань памяти Гелию Гетманскому, неформальному лидеру нашей группы, и хочется сказать слова искренней благодарности его жене Валентине Арсентьевне Будановой, которая превратила дни памяти о нем в дни наших регулярных встреч.
Возвращаясь к воспоминаниям о нашей практике в Даймище, нельзя не сказать о целой серии выдумок и веселых \"хохм\" Гетманского в этот период. Можно вспомнить пародийную «Юбилейную статью», посвященную воображаемой встрече членов группы через 25 лет (это казалось страшно далеким и нереальным). Занимаясь фотографированием, Гелий потом делал разные забавные фотографии. Например, фотомонтаж «Трагическая гибель профессора Котова», где подвыпивший и спящий Виктор Котов (именуемый «выпускником Института Красной Профессуры») «погибал» от рук зловещего «шейха» и кровожадного «Бернабы». а также «уголовные дела», заведенные Гелием на членов группы и проиллюстрированные фотографиями, и многое-многое другое. Леша Некрасов никогда не забудет, как, встав по обыкновению раньше всех и находясь в полусонном состоянии, усердно чистил зубы заботливо подсунутым ему кремом для бритья.
В эти годы в окрестностях Ленинграда еще лежало много неразорвавшихся бомб, пуль и снарядов. Мужская половина нашей группы собирала их, и ночью все вместе отправлялись подальше от деревни, где начинались «войны» и взрывы. Наиболее опытным был Гелий, который заставлял нас всех отходить подальше и залегать в канаве или низинке, чтобы укрыться от осколков. К счастью, эта наша «забава» завершилась без эксцессов.
Кто на практиках не играл в карты хотя бы в элементарного «дурака» на самые различные фанты? У нас было, например, такое: проигравший должен был, обернувшись в белую простыню, в самые темные часы ночи пройти через все Даймищенское кладбище. Остальная группа ждала их на другой стороне кладбища, и хотя разумом мы понимали, что это не привидения, но, увидев движущиеся белые силуэты среди могил и крестов, невольно появлялся какой-то панический ужас, и все с громкими воплями и криками бросались бежать от кладбища к деревне.
Работа по бригадам, и особенно ночная жизнь, позволили сформироваться дружному коллективу. Не все студенты группы О-125 закончили ЛГМИ, но даже те, кто был отчислен, перешел на другой факультет или в другой ВУЗ, при встрече всегда вспоминают Даймище и все с ним связанное. После окончания института 15 молодых специалистов-океанологов разъехались во все концы нашей страны от Калининграда до Петропавловска-Камчатского. А к юбилейным встречам в Питере (через каждое пятилетие) всегда была серьезная подготовка: рассылались шуточные приглашения и анкеты с требованием заполнять их с юмором, типа следующей.

Юбилейная анкета уже немолодого специалиста.

1. Хоть мы тебя и не забыли,
Пиши здесь имя и фамилию
2. И номер группы не забудь
Хотя бы вскользь упомянуть.
3. Как в жизни твой сложился путь:
Еще учился где-нибудь?
4. Каков твой полевой сезон –
Иль море, нивелир иль рейку
Сменили ручка и линейка?
5. И много ль книжек настрочил,
И сколько званий получил?
6. Какие ты меха одела?
И сколько завела ковров, машин,
Собачек и… котов?
7. Бывала ль ты по заграницам:
Туристам или по делам?
Все больше с клубом «Кинопутешествий»,
Иль путешествуешь сама?
8. Потомство: имена и даты;
Все браки – первый и второй,
Четвертый, пятый и десятый.
О детях - с той же полнотой:
Как много их, что делают,
Где учатся иль служат.
9. Советуешь ли им идти путем твоим?
Как слушают твои советы?
10. Каков размер твоей одежды?
Он изменился или прежний?
Следишь за модой или нет?
Дай обстоятельный ответ.
11. Узнала ль в жизни что почем?
12. Была ли избрана в Местком?
13. В какой нуждаешься диете?
14. Скольких диоптрий лишена?
15. По сколку раз курить бросала?
16. Довольна ль ты своей судьбой?
Или исправить все мечтаешь?
17. Как дружишь с книгой –
Наяву или во сне ее читаешь?
18. Какое хобби ты имеешь –
Стираешь, вяжешь иль … болеешь?
19. Что ты взяла из юношеских лет,
Что потеряла – дай ответ.
20. Забыла ль милый Гидромет?

На настоящее 25-летие нашего выпуска проводился «симпозиум»: «25 лет спустя рукава». Как давно это было! Впереди – 50-летие окончания ЛГМИ и празднование в 2005 году первой океанологической золотой свадьбы в нашей группе. Нас стало меньше, но девочки-бабушки и мальчишки-дедушки, собравшись, будут снова вспоминать Мойку 104, веселые «хохмы» и розыгрыши, Даймище, первую практику и ночные похождения далекой юности.
А на последний вопрос анкеты забыли ль мы? Ответим: «Нет!»
Сегодня, когда мы сами подбираемся к возрасту нашей Сорбонны, нашей «альма - матер», к немалой цифре 75 – четче, ярче и определенней вырисовывается то, что можно лишь с приближением назвать «любовью». В нашем чувстве к тебе, Гидромет, глубокое уважение за то, что оснастил знаниями, вооружил к жизни; благодарность за то, что учил серьезно, глубоко, с расчетом «на вырост». Недаром в дальнейшей жизни многие прошли дорогами экспедиционной и научно-исследовательской работы, побывав в морях и океанах, не единыжды встретившись с Нептуном, пересекая экватор; занимались преподавательской и административной работой. А образцами служили наши дорогие учителя из нашей неблизкой юности, блестящие воспитатели молодежи, показавшие пример романтической любви к морю и своей профессии, верности дружбе, научившие радости творческого труда. Неизгладима память о наших мудрых и добрых наставниках: заведующем кафедрой океанологии, профессоре Всеволоде Всеволодовиче Тимонове – большом ученом и настоящем петербургском интеллигенте, кураторе нашей группы, профессоре Леониде Александровиче Жукове, доценте Константине Константиновиче Дерюгине, доценте Борисе Ивановиче Тюрякове, профессоре Андрее Павловиче Белоброве, доценте Гае Родионовиче Рехтзамере, профессоре Ксении Ивановне Кудрявой, заведующем военной кафедрой, Герое Советского Союза, полковнике Константине Николаевиче Холобаеве и многих-многих других. Да, мы тебя любим, помним и благодарим, Гидромет!

Сахончик Г.А., Карпова И.П., Некрасов А.В.